Всегда выбивали из колеи телефонные звонки в конце рабочего дня.
Только соберёшься уйти, уже выстроил планы, осталось повернуть ключ в дверях, а именно в эту минуту беспардонный трезвон возвращает тебя к столу.
— Слушаю, — досадливо ответил я.
— Николай Иосифович? – голос в трубке был прямо-таки лихо-молодцеватым. Чувствовалось, что человек в хорошем настроении, поскольку, не дожидаясь ответа, продолжил. – Это Георгий Александрович Вайнер, писатель. Мне бы хотелось с Вами встретиться.
Он выжидательно замолчал.
Я тоже молчал.
Звонок был полной неожиданностью. Что нужно маститому соавтору детективных повестей и романов от начинающего издателя? Но от таких предложений не отказываются.
— Давайте встретимся, — согласился я. – Где и когда?
— Метро «Аэропорт», — затем он назвал адрес. – Завтра в семь вечера. Устроит?
Вечером следующего мартовского дня 1992 года, шлёпая по талому снегу неубранных тротуаров, я шёл к его дому. Фонари ещё не зажглись, вечер торопливо перебирался в ночь, москвичи толпой спешили к метро, чтобы поскорее очутиться дома. Сыро, темно, неуютно и суетно.
Совсем по-другому ощутил я себя в маленькой квартирке-студии.
Полный бородач стоял в распахнутых дверях, ожидая поднимавший меня лифт. Он был закутан в махровый халат, который придавал ему скорее барственный, нежели банный вид.
— Предлагаю без обиняков, — с порога предложил бородач. – Я — Георгий, вы – Николай. (Забегая вперёд, скажу: мы таки остались в общении по имени – отчеству и только на «Вы», поэтому в этих записках Георгия Александровича и Аркадия Александровича для краткости я стану величать соответственно: Г.А. и А.А.) – И, так же, как по телефону, не дожидаясь ответа, — чай, кофе, водку, коньяк? – Широким жестом он показал на небольшой, из толстого прозрачного стекла столик, уставленный разного рода бутылками и тарелками с фруктами и сладостями. Я тут же подметил, что всё это великолепие, конечно же, из «Берёзки». В гастрономах на прилавках – шаром покати.
Хотя и не ужинал, но, сглотнув слюну, отказался, осматриваясь.
Массивный письменный стол, словно из кабинета какого-то «бывшего»: тумбы с множеством выдвижных ящиков, толстенная столешница, покрытая зелёным сукном. На ней, почти сплошь заваленной исписанными листами, мечта любого литератора: портативная пишущая машинка «Эрика».
Кажущаяся совсем маленькой на огромном пространстве стола. Перед таким столом было бы вполне уместным «вольтеровское» кресло, но вместо него – старенький венский стул. Еще несколько таких, с набросанной одеждой, стояло в почти пустой комнате. Диван с высокой прямоугольной спинкой, обтянутый потрескавшейся коричневой кожей. Шкафов не видно, зато в углу стопки книг, газет и журналов. Короче, холостяцкое жильё, но, несмотря на кажущийся беспорядок, чисто, и все вещи там, где удобно хозяину. От этого чувствуешь спокойствие и несуетливость.
На стене огромная чёрно-белая фотография: известный снимок «Обед на небоскрёбе». Каждый раз, когда этот снимок попадался мне на глаза, то возникало двойственное ощущение. С одной стороны, всё замечательно: композиция, пространство, фигуры, а с другой, какой-то Культпросвет. В обеденный перерыв люди кушают, а эти читают газеты на высоте 200 метров. Это я и сказал Вайнеру.
Он засмеялся:
— Верно подмечено. Только это рекламный снимок строительства Рокфеллер – центра. Сделан в 1932 году, когда всё было почти завершено. Но рабочие настоящие и высота тоже, 69-й этаж. Снимал, предположительно, Люис Хайн. Он вёл фотолетопись строительства. Ладно, — он прервал самого себя, сел на диван, а мне поставил, освободив от одежды, стул.
– Перейдём к нашим баранам.
«Баранами» оказались возглавляемое мной издательство «Улисс» и выпущенные им несколько книжек.
Но почему наше, только становящееся на ноги издательство?
Этот вопрос не давал мне покоя и я «в лоб» спросил Г.А.
— А мне Вас рекомендовал Долматовский. Сказал, что Вы издали книжку стихов его студентов и получилось очень неплохо.
— Было такое.
— Тогда рассказывайте всё, — предложил Вайнер..
— Но это много и долго, — я попытался воспротивиться.
— Вы торопитесь?
Я никуда не торопился, но кушать хотелось. Перехватив мой очередной взгляд в сторону стола, Г.А. принёс из кухни тарелки с хлебом и нарезанными сыром и колбасой и кружку горячего чая.
— Ешьте и рассказывайте.
Потом я понял его дотошливый интерес к новому, неизвестному. Он, словно в ящики письменного стола, «закидывал» в свою память всё только что узнанное, чтобы потом извлечь это и перенести на страницы рукописи.
— Ещё в годы учёбы в Литературном институте мы с моим другом, евреем из Донецка Борисом Рольником, мечтали о собственных издательстве и типографии, — начал я, сотворив себе двойной бутерброд из всего, что стояло на столе. – Одно слово – студенты. Какими планами, какими мечтаниями были забиты наши головы! В 70-е годы мечты так и остались мечтой. Наши пути с Борисом разошлись. Я стал работать научным сотрудником в Доме-музее В.И. Ленина в Горках. Борис несколько лет подвизался свободным корреспондентом журнала «Сельская молодёжь», пока не оказался среди «подписантов» какого-то очередного протестного письма. В журнале ЦК ВЛКСМ такое не прощалось, и он, уволенный, пытался как-то устроиться в Донецке. А тут грянула перестройка, и Боря вернулся в Москву, где мы снова встретились. Он создал кооператив и занимался поставкой косметики из Гонконга. – Я замолчал, отхлёбывая маленьким глотками горячущий чай. Г.А. закурил свой «Мальборо», а я — «Яву».
— И что дальше? – нетерпеливо спросил он.
— К тому времени я вовсю подвизался в Агентстве Печати Новости, писал для них всякие очерки, статейки и обзавёлся там хорошим кругом знакомств. Узнав об этом, Борис предложил; «Надо создавать издательство. Косметику, которую я гоню, мы будем продавать за макулатуру. Сейчас как: сдал 20 кг. – Получи талон на дефицитную книжку. А мы за эти 20 кг. Будем давать набор косметики. Макулатуру – на переработку. Бумага пойдёт на издание книг нашего издательства (своих, тоже, разумеется), а часть будем отдавать ЦК КПСС на его нужды. Ты сможешь протолкнуть через своих знакомых такую идею?». Я решил попробовать через заведующего отделом, где печатались мои материалы. «Интересная идея, — сказал тот, но особого энтузиазма в голосе не прозвучало. – Такого я ещё не слышал. Но попытаться можно. Пишите пояснительную записку. Только короткую, страничку, не больше». Страничку мы «рожали» неделю, и вскоре я порадовал Бориса тем, что она ушла в ЦК КПСС. Время шло. АПН и ЦК молчали. Наконец, спустя несколько месяцев, звонок из АПН: «Приезжай».
В левом углу нашей записки чётко, синим карандашом, написано:
«В Советском Союзе частных издательств нет и быть не может».
И подпись, какие ставят высокие номенклатурные чиновники, размашистая, но хорошо читаемая: «Яковлев».
С тех пор прошло много лет и как-то, переключая каналы телевизора, я наткнулся на интервью с А. Яковлевым в прямом эфире. Он много говорил о том, с каким трудом пробивалась идея частного предпринимательства, особенно в культуре. Сколько пришлось приложить сил, особенно в конце 80-х – начале 90-х годов. Ведущий призывал задавать вопросы, и я сумел дозвониться.
Мой вопрос звучал достаточно просто:
— В конце 80-х годов на докладной записке о создании частного издательства господин Яковлев написал, что в Советском Союзе частных издательств нет и быть не может. Как это согласуется с его заботами о частном предпринимательстве в культуре?
Разумеется, никакого ответа на свой вопрос я не получил. А совсем недавно в Интернете наткнулся на слова самого А. Яковлева: «Поскольку я жил и работал в высших «орбитах» режима, в том числе и на самой высшей — в Политбюро ЦК КПСС при Горбачёве, — я хорошо представлял, что… главное, на чём держался режим, — это номенклатурный аппарат, кадры, люди, деятели. Деятели были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циники. Все до одного, и я — в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостью, истинные убеждения — держали при себе». (Википедия. Яковлев Александр Николаевич).
— Яковлев? – переспросил Вайнер. – Закопёрщик перестройки?
— Он самый.
— Лихо. И что потом?
— А ничего. Просил сделать копию на память. Пообещали, но так и не получил. А Боря взялся за поставку компьютеров из того же Гонконга. По-моему, один из первых стал это делать. Доходы пошли не меряные. Конкурента не дремали и состряпали дело о контрабанде. Подключили КГБ, объявили во всесоюзный розыск.
Тут я слегка отвлекусь от своего монолога.
Когда я упомянул придуманную Борисом схему поставок компьютеров, Г.А. несколько раз уточнял детали. Я вспоминал с трудом. Прошло достаточно лет и меня особо в эту схему не посвящали. Но многое удалось вспомнить.
А спустя несколько лет, в написанном Г.А., без традиционного соавторства с братом романе «Умножающий печаль», я прочитал, как эту схемы излагает своим друзьям один из героев романа. Вот и пригодился, хоть в чём-то, мой рассказ.
— Борис год прятался у друзей, а как-то ночью пришёл домой, проведать семью. Соседка, подруга дома, звякнула куда надо. Перед судом адвокат передал нам слова судьи: «За каждый год скидки тысячу долларов». Тогда это были серьёзные деньги. Собрали четыре тысячи. Борису дали два года «химии». Когда закончился срок, времена совсем поменялись. Друзья вернули ему его долю от поставок, он снова развернулся. Дал денег, я зарегистрировал издательство, купил в Питере с выставки полиграфическое оборудование. Печатаем книжки. У него, кроме этого, появились авиакомпания, часть порта на Дальнем Востоке. И много чего ещё. Короче, «владелец заводов, газет, пароходов», — подытожил я и занялся деланием очередного бутерброда.
— Так, — задумчиво и немного нараспев проговорил Г.А., – Подоплёка и путь понятны. Сколько книг вы напечатали?
— Четыре наименования.
— А как реализовывали?
— Ну, это ещё отдельная история.
Видимо, в этот раз ему хватило одного рассказа.
— Я думаю, у нас ещё будет время поговорить об этом. Пока у меня есть к Вам предложение: у нас с братом та же идея – иметь своё издательство. Называться оно будет «Братья Вайнер. Детектив». Возьмётесь создать и покомандовать? Платить будем,.. – Цифра, которую он назвал, звучала достойно.
Я задумался на минуту, а он, словно прочитав мои мысли, напористо добавил:
— Ваше дело останется при вас. – Его настырности можно было позавидовать. Я так не умел. — Мне не надо, чтобы вы каждый день приезжали в офис. Он на Красной Пресне, недалеко от метро «1905 год». Будете делать дело, а встречаться станем по необходимости.
Такой порядок меня устраивал и я согласился.
— Ну, и славно!- И тут же, без перехода, как будто знал заранее, что соглашусь, — классные у Вас бутерброды получаются, сварганьте ещё пару штук, я тоже проголодался. Он опять исчез на кухне, и пока я «варганил» бутерброды, он поджарил яичницу с помидорами, которая оказалась на столике перед нами в двух тарелках тёмно-синего стекла. Откуда-то появились такого же цвета рюмки — лафитники на ножках. – Что предпочитаете?
— Водку.
— Разумно. Я тоже. Тем более, в такую слякоть.
Ел он не торопясь, но одновременно успевал управляться приборами, докладывать мне в тарелку сыр и колбасу, наливать, выпивать и говорить.
Прервали трапезу, закурив. И я решил воспользоваться паузой, чтобы задать мучивший меня вопрос:
правда ли, что они с Аркадием были против съёмок Высоцкого в роли Жеглова в фильме «Место встречи изменить нельзя»?
Такие слухи упорно ходили по Москве.
— Чушь! – Г.А. спрыгнул с дивана и зашагал по комнате. – И вы туда же! Полная чушь. Это мы предложили Володе роль. Ещё сценария не было, мы с Аркадием только между собой проговаривали идею. И тут в Доме кино встретились с Высоцким. И, не сговариваясь, решили – вот он – Жеглов. Сказали об этом Володе. Он как-то неопределённо пожал плечами, а потом пришёл с Говорухиным и сказал, что лучше Станислава никто такое кино не сделает и у него он согласен играть Жеглова. Позже мы узнали, что он нашу «Эру милосердия» при первом разговоре и не читал вовсе. Потому такая неопределённая реакция была. Об этом он сам как-то проговорился, когда уже вовсю шла работа над сценарием. Прочитал после нашего с ним разговора, понравилось очень, и тут же побежал к Говорухину поделиться. А потом вдвоём пришли к нам. Кстати, помните этот эпизод с фото девушки, подруги Шарапова, на двери в подвале магазина? Так это идея Высоцкого: фото – путь к спасению.
Честно признаюсь, мне было радостно слышать этот рассказ. Дело в том, что сплетня о нежелании Вайнеров участия Высоцкого в «Месте встречи» никак не сочеталась с образом авторов, который сложился у меня после чтения их книг.
И тогда и теперь я убеждён, что братья Вайнеры были и остаются высочайшими профессионалами детективного жанра. Прежде всего, потому, что их книги – это литература высокой пробы, а не ширпотреб, заполняющий прилавки магазинов. Достаточно вспомнить «Гонки по вертикали», «Визит к Минотавру». А что говорить про «Эру милосердия»! Образный, насыщенный точными фразами язык героев, ненарочитая лёгкость изложения, способствующая не поверхностному восприятию, а лёгкости понимания запутанной интриги – этих достоинств днём с огнём не найдёшь у современных детективщиков.
А ещё меня порадовало, что память о моём коротком знакомстве с Владимиром Высоцким не была омрачена этим возможным обстоятельством.
Пишу эти строки и думаю, что же всё время «тормозит» руку? Поразмыслив, понял.
Однажды вёл я экскурсию в музее в Горках Ленинских, где работал младшим научным сотрудником в 70-е годы прошлого века.
После экскурсии меня отозвала в сторону очень пожилая женщина и достала из потёртой сумочки фото.
— Вам знакома эта фотография? — Тихо спросила она.
— Конечно. Ленин с сыном Калинина и сыном Сергеева — Артёма на Красной площади.
— Сын Калинина, как пишут везде, который в завязанной шапке-ушанке, это – я. – Так же тихо сказала женщина.
— То есть? – не понял я.
— Я дочь Абрама Яковлевича Беленького, ответственного за охрану Ленина.
Когда папу в тридцать восьмом арестовали, тогда и стали везде писать, что с Лениным сын Калинина.
Так просто.
В тот день она пригласила меня к себе посмотреть чудом сохранившийся семейный фотоальбом. Я заехал, с трудом найдя её дом в только что застраивающемся районе Бескудниково. Мы пили на кухне чай. С тронутых временем листов альбома на меня смотрели знаменитые люди, захваченные неизвестным фотографом – любителем в обычных житейских ситуациях. Ленин и Каменев идут вдоль какого-то железнодорожного полотна. Дзержинский (явно на отдыхе) в одних длинных, до колен, трусах сидит за круглым столиком, уставленном бутылками с вином и тарелками с фруктами. Отец хозяйки и Троцкий, тоже в совсем домашнем одеянии, сидят на лужайке леса…
Как я не упрашивал хозяйку дать альбом на пересъёмку – бесполезно.
Ссылаясь на необходимость согласовать вопрос с дочкой, она обещала перезвонить. Домашнего телефона у неё ещё не было. Звонка я так и не дождался, а когда, месяцев восемь спустя, отыскал её дом и квартиру, открывшая женщина сказала, что она умерла и ни о каком альбоме она не знает.
Написал я это потому, чтоб сказать, как могут рождаться легенды.
И ещё один эпизод на ту же тему.
Как-то в спецхране Института Марксизма-Ленинизма при ЦК КПСС довелось мне читать воспоминания участников субботника в Кремле 1 мая 1920 года. Едва ли не каждый автор нёс вместе с Лениным бревно. После двух десятков «несунов» читать я перестал.
Так и сразу после смерти Высоцкого объявились многочисленные друзья, товарищи, приятели, наперебой рассказывающие и пишущие о своих отношениях с ним.
Уподобляться оным у меня нет никакого желания. Было несколько коротких эпизодов нашего, ничего не значащего для него, знакомств.
Происходило это в конце 60-х, начале 70-х годов, когда я учился в Москве, в Литературном институте им. А.М. Горького.
Был я в ту пору вхож в дом: к Л.Б. Степанову – композитору, лауреату Сталинской премии, автору симфоний, опер, музыки ко многим кинофильмам. Ввёл меня туда один из молодых конструкторов ракетной техники, работавший в КБ С.П. Королёва – Дима Сосин, с которым я был очень дружен. Так вот, в Доме Степанова всегда было полно творческого народа.
Не стану перечислять имена тех, с кем коротко, а с кем надолго, соединила меня там судьба. Упомяну только кинорежиссёра Г.Э. Юнгвальд-Хилькевича и Владимира Высоцкого, заехавших как-то к Степанову. Тогда и впоследствии было ещё несколько встреч. Не мало в этом общении было личного, не для «выставления напоказ». Пусть это остаётся только в моей памяти. И ко всему, нет у меня ни одной фотографии с ними – не было тогда ни мобильников, ни фотоаппарата под рукой. Откуда он у студента? И если честно, значения таким снимкам никто из нас не придавал. И теперь в Интернете отыскал с трудом только одно фото той поры, когда мы встретились. Единственно, что напоминает мне о тех днях – карандашный шарж на меня Хилькевича.
Короче.
Только что вышли на экран «Опасные гастроли».
Критика поносила фильм за «издевательство над святым делом революции», а народ штурмовал кинотеатры.
Ещё бы! Высоцкий, которого слушала вся страна в магнитофонных записях, «вживую» пел с экрана!
Приехавшие со съёмок к Степанову Хилькевич и Высоцкий были в прекрасном настроении. В тот вечер было выпито и за «Гастроли», и за творчество, и за поэзию. Песен не было, хотя кто-то пытался попросить, но Высоцкий только отмахнулся: устал, как-нибудь в другой раз. Дело было позднее. Курили, болтали.
С Высоцким у нас зашёл разговор о моём институте. Тогда мы уже были на «ты». Чувствовалось, что Высоцкого интересовала тема, «как учат на писателей». Конечно, подаваться в студенты он не собирался, но сам процесс был ему интересен. Под утро он решил дозвониться в Рим Марине Влади. Но домашний телефон не работал, а о мобильниках ещё и речи не было. На часах – 5 часов утра. Все давно разошлись или спали.
— Пойдём на телеграф, — предложил он.
Мы вышли в пустую утреннюю Москву, перешли переулок, и через минуту Высоцкий, постепенно повышая тон разговора, что-то объяснял телефонистке. Раздражённый сел рядом со мной на скамейку в углу зала.
— Дура набитая! Я ей говорю, что мне нужен Рим, написал номер Марины, сказал, что я – Высоцкий. А она послала меня и сказала, что теперь все, кто хрипит с перепою, тот Высоцкий. Номер взяла, но сказала, что ждать два часа. Сбегай за гитарой, я её сейчас песней подогрею, может, побыстрее соединит.
Я принёс гитару, и в практически пустом зале зазвучала только что написанная «Банька». Он начал совсем негромко, но постепенно наращивал голос, а когда запел «А на левой груди профиль Сталина, / а на правой Маринка анфас», голос вырвался через распахнутые двери на улицу.
Пустой зал в этот ранний час был забит народом, как метро в час пик.
— Рим, пятая кабина! – Заверещала телефонистка.
— Вот видишь силу искусства, — засмеялся, подмигнув, Высоцкий, и надолго скрылся в кабине. Мне было видно через застеклённую дверь, как поначалу он сидел спокойно, временами закидывая ногу на ногу, потом начал ёрзать на маленьком сидении и жестикулировать свободной рукой. А потом, открыв дверь, махнул мне рукой, мол, подойди сюда.
Прикрыв ладонью трубку, сказал почти шёпотом:
— Это Марина. Скажи, что я трезвый.
Взяв трубку, я поздоровался, назвав себя. Высоцкий остался тут же, прислушиваясь к голосу из трубки. А он был нервным, раздражённым:
— А вы кто, новый собутыльник?
— Нет, я друг Степанова (Влади знала о нём). Просто засиделись, а у него телефон не работает, вот и пришли на телеграф.
— Знаю я вашего Степанова. Без водки у него стола не бывает. Вот вы и засиделись. А вы чем занимаетесь?
Я стал говорить о Литинституте, о том, что мы весь вечер беседовали о поэзии (что, в сущности, было близко к истине) и читали стихи. Поэтому не заметили, что засиделись. Она молчала, а потом потеплевшим тоном сказала нараспев:
— По-оня-ятно… Дайте Володе трубку.
Я вышел из кабины и прождал Высоцкого ещё не меньше четверти часа. Он вернулся явно повеселевший.
А народ практически не рассосался. Кто-то попросил:
— Владимир Семёнович, спойте ещё.
— Пожалуйста! – разноголосо заклянчали голоса.
— Только одну. – Высоцкий присел и через минуту зал хохотал, слушая «Канатчикову дачу».
Ещё несколько раз мы пересекались у Степанова, но встречи были короткими и ни к чему не обязывающими.
Прошло почти десять лет.
Степанов умер, и как-то разбрелись все по своим углам. С Высоцким мы случайно встретились на Таганке. Я бежал вниз на Котельническую набережную на встречу с кинорежиссёром В. Дьяченко, а он курил у входа в театр. Взгляды встретились.
— Привет! – Рука была по-прежнему сухая и крепкая. Только лицо смотрелось одутловато. – Как жив? Что творишь? –
Говорил отрывисто, и по глазам было видно, что думает о своём, а спрашивает из вежливости.
Я отделался общими фразами. Больше мы не встречались. На похоронах я не был. Да простят меня близкие для меня люди, с кем не простился. Бывать на похоронах дорогих сердцу и душе – иногда бывает невмоготу. Не могу видеть их не живыми. Да, понимаю, что их уже нет, но во мне они живы, и я всегда с ними.
Однако надо вернуться к братьям Вайнерам.
Вскоре, после разговора с Г.А., мы встретились уже втроём в офисе на Красной Пресне – оба брата и я.
Внешне они были очень похожи:
крепкие плотные.
Про таких говорят:
«Ладно скроен и крепко сшит».
Некоторая излишняя полнота добавляла шарма к их радушию и доброжелательности.
К нашей встречи я уже подготовил план расходов по созданию издательства и его деятельности.
Мне хотелось услышать их предложения именно по второй части плана: кого и какими тиражами они хотели бы издавать.
Но над расходами просидели чуть ли не два час. Я понимал, что предполагаемые расходы не малые, но не ожидал, что все мои цифры будут скрупулёзно изучаться и перепроверяться.
Особенно усердствовал Г.А. В то время он уже был главным редактором газеты «Новое русское слово». Эта газета издавалась в Нью-Йорке с 1910 года и по праву считалась старейшим изданием на русском языке заграницей. Опыт главного редактора и определённые познания бухгалтерии заставляли его перечитывать и пересчитывать каждую цифру. А.А. больше интересовала итоговая сумма. В конце концов, пришли к приемлемым для обеих сторон суммам.
После перекура и кофе перешли ко второй части.
Оба брата в один голос настаивали на том, чтобы первым выпустить сочинения британского детективщика Джеймса Хедли Чейза, затем американцев Рекса Стаута и Рэймонда Чандлера.
Выбор был обусловлен тем, что эти имена, широко известные и «раскрученные» на Западе, ни о чём не говорили читателю России. Вопросы рекламы братья предполагали решить, используя собственную популярность и связи на телевидении и МВД. Тут мне отводилась роль слушателя, но я не стал подыгрывать:
— А почему не начать с наших? Николай Леонов, Леонид Словин, даже тот же Александр Козачинский с его «Зелёным фургоном»? И, уж конечно, Юлиан Семёнов – это ли не имена.
И раскрутки не потребуется.
Братья чуть ли не в унисон сказали «Нет!» и в такт замахали руками.
— Будем выстреливать неизвестным зарядом.
Спорить было бессмысленно. Разговор пошёл в другую сторону: как быть с реализацией. Я уже немного пообтесался в издательской среде, знал основы «кухни» и понимал, что реализация напечатанной книги – серьёзный камень преткновения, о который расшиб голову не один новый российский издатель.
Такое чуть было не случилось и со мной. Первой книжкой, которую мы выпустили в своём издательстве, были «Легенды о рыцарях». Книжечка для детей, в мягком переплёте, с иллюстрациями Гюстава Доре. Нам казалось, что такая книжка уйдёт нарасхват, Рыцари! Подвиги! Сражения! Честь, благородство!
Разбежались. Тираж (100 тысяч!) лежал мёртвым грузом в комнатах и коридорах издательства. Система государственной книготорговли рухнула, а мелкие частники, торговавшие с допотопных лотков, отказывались наотрез, говоря одно и то же: «Не ходовой товар».
Это продолжалось до тех пор, пока Боря Рольник по своим старым криминальным и новым бизнес каналам не выяснил причину. Оказалось, что на тот момент, о котором я пишу, Россия территориально была поделена между шестью новыми книготорговцами. (Ну, чем не «дети лейтенанта Шмидта, или, как называл их Шура Балаганов, «концессионеры»), И каждому «на своём поле» принадлежала розничная сеть, и каждый сам решал, что должно продаваться. Вот на одного из них Рольника и вывели его связи.
Жил этот человек где-то в районе аэропорта «Шереметьево», куда мы и приехали поздним осенним вечером. Высоченный забор и такие же, ещё не облетевшие деревья, скрывали от глаз всё, что было за ними. Охранник с плечами Шварценеггера, но с лицом утончённого эстета открыл небольшую калитку и вслед за ним, пройдя по некому полутёмному тоннелю, мы оказались в обычной деревенской комнатушке. Крохотная, метров восемь. Стол, пара стульев, старенький диван – и больше ничего.
Мы недоумённо оглядывались. Охранник молча наблюдал за нами, так и не произнеся ни одного слова. Отворилась вторая, ведущая из комнаты, дверь и, пригнувшись под притолокой, вошёл одетый в джинсы и коричневую замшевую куртку высокий седой человек. Его загорелое, почти без морщин лицо было одновременно сосредоточенным и слегка барственным.
— Это вы от Марка?
Кто такой Марк, я понятия не имел, а Борис кивнул.
— Присаживайтесь, хозяин показал нам на стулья, а сам сел на Диван, так и не представившись. Вероятно «пароль» Марк подразумевал, что обеим сторонам известно друг о друге. Так оно и оказалось, потому что хозяин спросил:
— Какая книга и какой тираж?
Дальше в разговор вступил я, коротко обрисовав ситуацию.
— Беру половину, — милостиво сказал хозяин, — по 10 копеек сверх ваших затрат. Не больше. Если разойдётся, возьму ещё. Отправка с трёх вокзалов: Курский, Казанский, Ярославский. По звонку будете привозить то количество, какое скажут, к поезду. Всё. Пошли, рассчитаемся.
Выбора не было. Мы поднялись и пошли вслед за ним, в ту дверь, через которую он вошёл в комнату.
(Забегая вперёд, скажу, что тираж разошёлся полностью, и мы не только покрыли расходы, но и неплохо заработали.)
Вот ту мы, и Борис, и я, испытали настоящий шок.
После полутёмной каморки мы оказались в огромном круглом зале. Высокие, метров 15 стены были инкрустированы флорентийской мозаикой, изображающей панораму леса в разное время года. Они уходили вверх, словно смыкаясь и образуя над собой прозрачный купол, через который было видно ночное небо.
Пол был устлан совершенно небесно-голубого цвета камнем, отполированного до такой степени, что, казалось, ты стоишь на берегу озера, а вокруг стена леса.
И в сторонке этого великолепия, как бы приютившись на берегу, хатёнка, из которой мы только что вышли.
Удовлетворённый нашей реакцией, хозяин сказал:
— Избушка – это то, с чего я начинал 12 лет назад.
Купил её тогда за гроши и мотался в Москву на мотоцикле.
А когда дом стал строить, решил сохранить её в первозданном виде, чтоб дети и внуки знали:
всё можно начинать с малого.
В дверь, совершенно незаметную на фоне пейзажа, мы прошли в его кабинет. Не стану тратить время на его описание, но, поверьте, заняло бы это ещё пару страниц. Из ящика стола хозяин достал несколько пачек сторублёвок и передал Борису. Тогда расчет наличными был обычным делом и банковские карты и чеки были не входу.
Потом, через этого «концессионера» мы реализовывали свои тиражи. И этот козырь, при разговоре с Вайнерами, я держал в рукаве, как заправский шулер. Надо же было показать свою значимость. Поэтому, когда разговор зашёл о реализации, я был уже «на коне», зная досконально не только сам принцип, но и суммы «благодарностей», проценты «отката». Короче, весь тот набор, который действовал в коммерции 90-х годов.
Не было похоже, что мой рассказ произвёл на братьев «неизгладимое впечатление». Хотя слушали они, как мне казалось, с интересом. Г.А., со свойственной ему журналистской настырностью, постоянно перебивал меня, вникая во все мелочи. А.А. ограничивался короткими репликами, но по делу, как говорится, «в яблочко». Чувствовались его навыки следователя – вникнуть в суть и определить главные точки. И голос его, приглушённый, хрипловатый, звучал как бы в противовес голосу Г.А. – высокому и отрывистому. Вообще, при всей внешней достаточной похожести, чувствовалась разница в темпераментах, взглядах, рассуждениях.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво сказал А.А., — возможно это касается мелких издательств, а крупные действуют по-другому? Слушай, Георгий, скатайте вы в «Международную книгу», потолкуйте.
На следующий день мы с Г.А. покатили в это издательство, где братья предполагали (об этом я узнал по дороге) заключить договор на издание семи томов их произведений и где ещё не было разговора о реализации.
В просторном кабинете нас ждал, судя по объятиям, давний знакомый Г.А. Сразу перешли к делу. И тут выяснились детали, о которых я уже говорил. Издательство занимается реализацией своей части тиража через посредников. Были названы те же имена «книжных мафиози», которые я называл в разговоре с братьями. Вайнеры – свою часть тиража, полагающуюся им в качестве гонорара, реализуют самостоятельно.
— Придётся Вам потрудиться, — озадачил меня Г.А., выходя из кабинета.
— Но это ещё не «Братья Вайнер. Детектив», — попытался возразить я.
— Считайте, что уже, — отрезал Г.А.
Первый том вышел весной 1993-го, накануне получения издательской лицензии. Пришлось звонить владельцу избушки во дворце. Мы не пересекались больше года, но он вспомнил сразу, а имя Вайнеров прозвучало как «Сим, Сим, открой дверь». Тираж удалось продать с хорошей прибылью и «прицепить» к нему неликвид прошлых изданий, лежавший мёртвым грузом.
Работа по прохождению всех юридических и технической инстанций, необходимых для оформления издательства, шла довольно быстро.
Я продолжал заниматься своим издательствам и бегал по всевозможным конторам. В офисе бывал редко, а когда появлялся, то чаще всего заставал у Георгия кого-то из посетителей. То кто-то из политических обозревателей, или из киношной, литературной, художнической среды. Чтобы не мешать, уходил к верстальщикам, смотрел, как форматируется новый номер газеты или читал у редакторов статью Г.А. для того же номера. Когда он освобождался, я старался как можно короче и чётче излагать последнюю информацию о ходе дела. И всё равно, Георгий находил незаметные для меня «заусенцы», которые потом мы вместе и убирали.
Однажды он позвонил мне вечером домой и попросил назавтра приехать пораньше:
— Поедем в Переделкино к Владимиру Васильевичу Карпову.
— К тому самому? — спросил я, сразу поняв, о ком идёт речь. До 1991 года он был Председателем Союза Советских писателей. Но, более важное, это был легендарный разведчик. Бывший узник ГУЛАГА, ставший Героем Советского Союза.
— К нему, к нему. В восемь на Пресне.
За ночь нападало неимоверное количество снега, дороги еще не расчистили и мы долго, долго пробирались к дому, напоминавшему рубленую избу, и почти скрытому от глаз за заснеженными кустарниками и деревьями.
По дороге Г.А.объяснил, что он хочет «пристегнуть» Карпова к издательскому проекту: издательство в будущем переиздаст любую из его книг – по выбору автора – а он станет уже сейчас рекламировать и пропагандировать «Братья Вайнер. Детектив».
Идея была просчитана грамотно.
Популярность В. Карпова, его книг и биографии были невероятно высоки.
Он имел доступ к строго засекреченным архивным документам Главного Разведывательного Управления и добивался разрешение на их публикацию.
Это делало вымышленные сюжеты его книг вплотную приближенными к достоверности, и литературные персонажи воспринимались, как реальные прототипы.
Залаяла посаженная на цепь лайка и из дома вперевалку вышел плотный, крепкий человек в овчинном полушубке. Чёрная, с густой проседью, окладистая борода делала его совершеннейшим сибирским мужиком. Они обнялись с Григорием, а моя ладонь утонула в его, как в широченной рукавице – мягкой и уютной. Просторная комната с охотничьими трофеями на полу и стенах была жарко натоплена, но хозяин, сняв полушубок, оказался толстенном свитере.
— Что-то познабливает со вчерашнего дня, — пожаловался он. – Да и ноги ноют. Не мудрено, столько дней дождило, а нынче снег, обещают сильный мороз.
Он говорил, а сам расставлял на столе чашки, принёс закипевший чайник и стал нас угощать разным вареньем.
— Пробуйте, ягоды лесные, не химия с рынка.
Мы пили чай, и Г.А. нахваливал Карпову его недавно изданный трёхтомник. Делал он это с такой живостью и искренностью, с какой, наверное, Добролюбов не нахваливал Некрасова. Карпов, молча, посматривал на него. Похоже, что лесть его особо не трогала, а когда Г.А. перешёл к издательским планам глаза у Героя прищурились и он стал просто вылитый охотник, высматривающий добычу.
— За мои деньги меня же и напечатаешь? – спросил он с нескрываемой ехидцей.
— Зачем? – с обидой ответил Вайнер. – Баш на баш. Ты – рекламу, я – книгу.
— А гонорар?
— Это к нему, — Г.А. показал на меня, уходя от ответа, хотя все финансы держал в своих руках.
— Выплаты после реализации. Процент – отдельная тема, — коротко пояснил я.
Как-то не было, похоже, что предложение очень заинтересовало Карпова. Он повёл плечами, словно поправляя на себе новую одёжку.
— Кого ты первыми собираешься на рынок выкинуть? – Карпов грузно повернулся к Георгию, который курил у окна, выпуская дым в форточку. Тот назвал имена тех же иностранцев.
— Что, — ещё хитрее сощурился Карпов и сказал то, о чём думал я, но не посмел произнести в том разговоре с братьями, — им гонорары платить не надо?
— Причём здесь гонорар? – раздражённо ответил Георгий, но чувствовалось, что слова попали в цель. – Дело не в гонораре. Хочется нашего читателя просветить. Пусть новую, хорошую литературу почитают.
— Ну, ну, — неопределённо протянул Карпов. – Не обижайся. Чем могу – помогу.
Так на неопределённой ноте мы и распрощались.
В машине Г.А. молчал до самой Москвы. Было не до разговора. Дорога раскисла, поношенная резина пробуксововала, приходилось всё время вглядываться в снежную кашу, чтобы не сесть «на брюхо». Наконец, выскочили на асфальт.
— Жук, ещё тот жук. – Понятно, в чей адрес бросил Вайнер досадливо. – Как был хитрован, когда Союзом писателей заправлял, так и остался. Ладно. Ещё постучится в наши двери.
Но Карпов слово сдержал.
Его тогда часто приглашали всяческие ветеранские организации, воинские части, заводы, фабрики. И, как «донесла разведка», на этих встречах он не забывал упомянуть Вайнеров и создаваемое издательство. Правда, всегда говорил, что главной целью будущего издательства станет пропаганда лучших образцов отечественной приключенческой литературы.
Весна в том году была просто стремительной. Ещё в марте непролазно лежал снег, а в конце апреля деревья опушились первыми листочками, солнце стало припекать чуть ли не по-летнему. Моментально забылась холодная зимняя темень. И дела с издательством стремительно завершались. Позвонил юрист Саша Шапиро, давний приятель, с которым мы создавали моё издательство и с которым готовили документы для «Братья Ванер. Детектив». Обрадовал: со дня на день должны получить издательскую лицензию. С этой новостью я примчался на Пресню и сообщил её Георгию. Но особой радости не заметил. Вид у него был ужасно озабоченный.
— Николай Иосифович, не могли бы вы за меня съездить в Чертаново. Вот адрес. Прилетел мой американский друг. Я и понятия не имел о его прилёте. Он привёз важные документы из газеты, а я не могу вырваться — жду срочного звонка из Нью-Йорка. Напомню, что «мобильники» были редкостью.
— В Чертаново?! Да на это полдня уйдет!
— А вы берите мою машину и мои права.- Он достал документы и сличил фото на них с моей физиономией. С натяжкой похоже, если не вглядываться. Проскочите.
Надо ли говорить, что через десять минут при выезде на Садовое кольцо меня тормознул ГАИшник?
Солнце померкло. Вернулся зимний день.
Молоденький младший лейтенант назвался, взяв под козырёк.
Он был настолько невысок, что ему не надо было нагибаться, чтобы заглянуть в салон через опущенное боковое стекло машины. Веснушчатое лицо пристально смотрело голубыми холодными глазами. Голос был мальчишеский, почти фальцет:
— Ваши права и страховку, пожалуйста.
— А что случилось? По-моему, я ничего не нарушил.
— Проверка. Точно такая машина числится в угоне.
Я достал из куртки права Г.А. и, заглянув вовнутрь, не увидел полис обязательного страхования. Влип, так влип. Отдав права, я полез в «бардачок», битком набитый всяческим бумажками, и стал копаться в них.
— Товарищ Вайнер!- чуть не взвизгнув, заверещал страж порядка, — можно автограф? Ну, пожалуйста, — добавил он тем заискивающим тоном, каким мы говорим с ними, выклянчивая прощение за нарушение.
Я вылез из «бардачка».
Лейтенант просовывал в салон «мои» права и открытку с изображением памятника Юрию Долгорукому.
— Кому писать? — спросил я вальяжно, освоившись с ситуацией.
— Моей невесте, Юле.
Снисходительно кивнув, стал расписываться своей привычной подписью – Цвето… И отдернул руку.
— Что-то я совсем сегодня рассеянный. Думаю об одном, а делаю другое, — и, зачеркнув буквы, нарисовал нечто витиеватое, начинающееся с букв «Г» и «В»
— Может быть, вас отвезти или проводить? – стал вникать в мое самочувствие лейтенант, но я предпочел поскорее исчезнуть.
До Чертаново доехал уже без происшествий. Друг Г.А. оказался щуплым, довольно-таки пожилым польским евреем, ко всему страшно шепелявящий, но стремительным, как шарик ртути. Он стал носиться по квартире в поисках документов, приговаривая:
— Gdzie on jest? О, mój boże! (Где же он? О, мой Боже!)
Наконец, отыскав пакет и отдавая его мне, добавил, смешивая русские и польские слова:
— Я не можно dodzwonić Георгию. Powiedz, ему надо быстро лететь Америка. Sprawy в газета не bardzo dobre.
Эти слова, вместе с пакетом я передал Г.А., возвратившись на Пресню.
— Знаю я уже, — отмахнулся он досадливо и стал читать бумаги.
Я пошёл к верстальщикам. У себя их не было. Странно, обычно сидели, не отрываясь от мониторов. Отыскались на кухоньке за кофе. Слово за слово и картинка начала проясняться. Пока я занимался издательскими вопросами, у Г.А. появились разногласия с владельцами «Нового русского слова». Когда он стал главным редактором, решил изменить концепцию газеты, считая, что надо сделать её «народной».
Та фотография, которуя я увидел в квартире Г.А. потому и занимала чуть ли не полстены, потому что символизировала идею доступного чтива: всем и везде. Таблоид – вот чего хотел Вайнер с . А это подразумевало коренную перестройку. Газета должна была стать меньшего формата, чтобы её можно было легко читать в транспорте, увеличить количество иллюстраций и сократить объем статей, добавить цвета, сделать броскими заголовки. Короче, все то, что владельцы газеты с их патриархальными убеждениями считали «бульварщиной».
Понимая это, Г.А. стал потихоньку, микроскопическими дозами, внедрять свои новшества
Поначалу, владельцы, скрепя сердцем, терпели, но в отсутствии Г.А. «доброхоты» напели много пакостей, и для того, чтобы разрулить ситуацию, ему придётся надолго вернуться в Нью-Йорк и, скорее всего, московский офис, открытый именно по предложению Вайнера для прорыва к российскому читателю, закроют.
Вот те на! А издательство? Год работы – коту под хвост?
Возвратившись в кабинет, я застал Г.А. не сидящим за столом, а полулежащим на кожаном диване с чашкой кофе в одной руке и с сигаретой в другой. Он отрешённо смотрел в потолок, никак не реагируя на моё появление.
— Георгий Александрович, а со мной казус по дороге произошёл, — заговорил я, чтобы вывести его из прострации, и рассказал историю с ГАИшником.
Сначала он слушал, не проявляя никаких эмоций, а потом, скатившись с дивана, засмеялся своим, привычным для меня, заливистым смехом.
— Потрясающе, — говорил Г.А. сквозь смех, – Такого автографа ни у кого нет, и цены ему не будет!
В тот день больше ни о чём серьёзном мы не говорили. Для себя я решил; скажет сам, когда решит нужным. И он решил в тот день, когда я принёс ему лицензию.
На красивой бумаге с водяными знаками в рамке значилось следующее:
«978-5-7224 — Братья Вайнер — Детектив ИСТ-ВЕСТ — Товарищество с ограниченной ответственностью, издательство детской и юношеской литературы. — (М.: Братья Вайнер — Детектив ИСТ-ВЕСТ)
129010, Москва, Астраханский пер., 5 — 71, Братья Вайнер — Детектив ИСТ-ВЕСТ
Вайнер Г.А. — Директор
тел. 280-08-03
факс 259-32-26»
По правде говоря, меня удивила строчка «Вайнер Г.А. – Директор». В том варианте, который готовил я, согласно нашей договорённости, значилась моя фамилия. Об этом я и спросил у Г.А
— Это Шапиро исправил по моей просьбе. Так точнее. Финансы в моих руках, а Вы будете работать по договору в должности первого зама.
Лихо это они. И Шапиро хорош, ни словом не обмолвился.
— В должности Фунта? – не выдержал я, намекая на зиц. председателя «Рогов и копыт» который сидел за всех директоров.
— Не преувеличивайте, — хохотнул Г.А., — мне до Бендера, как до Луны. У нас всё по закону. А если смотреть на вещи реально, то пока лицензия не понадобится. Завтра я лечу в Штаты, скорее всего на пару – тройку месяцев. Вернусь, займёмся издательством.
Он не прилетел ни через два, ни через три месяца. Как-то позвонил А.А. и без деталей сказал, что Г.А. пока будет жить в Америке, у него там сейчас новый серьёзный проект. А ему заниматься издательскими делами не с руки. Сухо поблагодарил за работу и больше я не слышал и не видел никого из них.
Нет уже на белом свете обоих братьев.
Но наше недолгое – год с небольшим – общение вспоминается постоянно.
Их книги стоят на моих книжных полках, их голоса до сих пор слышу, когда вспоминаю наши встречи.
Но главное – неповторимый язык их произведений.
Мне легко понять, чьей интонацией говорит тот или иной персонаж.
Быстрый говорок со сленгом или жаргоном – Г.А., неторопливая вдумчивость, точность оценок – А.А.
Оба брата живут в своих героях и будут жить до тех пор, пока мы, читатели, открываем обложки их книг.
Николай Цветоватый
Израиль, Нетания
Александр Волк ( волонтер до 2021)
Хайфа
